Главная интрига в российской музыке нового времени — как будет чувствовать себя хип-хоп, вернее, та его часть, которая была про внешнее употребление и долгий макрофлекс. Владимир Завьялов не спешит погребать жанр (как это делают очень многие в настоящее время), однако уверен: хип-хоп в РФ в точности поменяется.
Бесспорный факт: дорогие машины, шикарная одежда, сверхпотребление — уместно ли это все в настоящее время? Проблемы, с которыми рурэп в вмиг встретился — как финансовые, так и моральные, — без проблем подхлестнуть под простой вывод: музыка про огромные деньги и роскошную жизнь должна уйти в прошлое. Нужно размышлять, прямо за огромными денежными средствами и роскошной жизнью.
Разумность такого мышления представляется максимально статной. Хип-хоп заключительных 5-и лет точно объяснял возможности, которые принесли музыкантам стриминг-революция и лишь сформировавшаяся в РФ музыкальная индустрия.
При этом объяснял на собственных образцах актеров, которые сумели в вмиг обогатиться и с превеликим удовольствием про это говорили. По Instagram* и клипам рэперов стало ясно, что они сумели себе заработать на дорогие вещи, ювелирку, авто и жилье.
Отныне подобных возможностей будет меньше. Мы простились с коммерческим Spotify, Apple Pay, Visa, Mastercard: нет никаких сомнений, что русский рэпер обретет меньше денежных средств со стримов, вопрос только в том — насколько?
Предположим, деньги остались: ну последует он в ЦУМ — и на что он их растратит? Улетит за границу — кому будет выделять выступления? Любой из этих вопросов оставляет в общем грустные ответы, сводящиеся к одному: читать русский рэп про огромные деньги будет не веским и не проверенным событием.
Ты разбираешь про миллиарды, спорт-кар и яхту — разве они у тебя есть? Пару месяцев назад в это поверить было просто. В скором времени — едва ли.
Как бы там ни было, макрофлекс уж в точности прекратит быть явным. Однако мы пристрастились к дорогостоящим клипам, рарным айтемам и прочим внутренним свойствам обилия — чересчур заметным для слушателя покажется отказ рэперов от них.
Есть и иная неприятность — моральная (насколько вообще может идти речь о рэпе в контексте этики). Эпикурейско-потребительский стиль жизни, возделываемый русским фэнси-рэпом этапа 2010–2020-х духовно становится неактуальным на фоне очень быстро беднеющего и утрачивающего веры на будущее населения — ядерный электорат рурэпа, к слову, тут не является исключением. Дискурс бренд-рэпа и окружающий контекст неминуемо войдут в инцидент между собой.
Читатель сделает возражение: русская периферия и раньше жила не то чтобы богато, и это далеко не препятствовало региональной молодежи слушать рэп про роскошь и деньги — что вы на это заявите? Читатель будет прав, однако только в некоторой степени. Подъем фэнси-рэпа почти во всем базируется на базе быстрых социальных лифтов, сконструированных на деньги от стримингов: периферия жила бедно, однако из нее можно было быстро выпрыгнуть в топы прямо за более взрослыми товарищами.
Важно помнить, что существенная часть русских рэперов — иммигранты из бедной нестоличной среды. О чем они, к слову, с превеликим удовольствием передают. Как напевал рижанин Роберт Платина Плаудис: «Еще не так давно я лежал на диване, не было кровати — я лежал на матраце, не было матраса — да, я лежал на трапе». И едва ли это фигура речи.
Во всей данной связи фану русского рэпа было без проблем себя сопоставить с идолом. Довольно посмотреть шоу «Вписка», где OG Buda возвращается в родимую Тюмень, превращается из трэпстара в Гришу Ляхова, который употребляет кофе у матери дома в панельке и глядит детские фотографии. Зритель придет к выводу: OG Buda такой же, как и я, — значит, и я так смогу!
Русский рэпер не столько злил денежными средствами и вызывающим сверхпотреблением, сколько давал собственному слушателю мотивацию и показывал возможно работающий социальный лифт в стране.
Однако текущие события, представляется, обрубили троссы этому лифту: историй формата started from bottom now we here/«пацан к успеху пришел», представляется, будет меньше — как и худричей-трэпстаров, залетающих на родимой блок в шоу «Вписка».
Другое печальное следствие кризиса — рост социального неравенства. Раньше фан русского рэпа мог приобрести в рассрочку «изики» и немножко ощутить себя как идол, то в настоящее время едва ли.
Так между рэпом и его слушателем может появиться бездна, которая едва ли будет аргументировать заключительного следовать за певцом. На фоне прикрытого мира сторисы относительного Джигана из Дубая будут скорее всего нервировать, чем аргументировать, — зритель осмыслит, насколько различные у него с идолом всеобщие и насколько нельзя ему даже прикинуться, что он туда попал. Тем не менее, означает ли это, что фэнси-рэпу конец? Совсем нет.
Прежде всего, полезно не отвергать русский рэп (и всю нашу музыку) от мировых действий: русский рэп находился в зависимости от них в последние лет 8 более-менее всегда и в точности не обрубит концы в вмиг. На Востоке с рэпом, каким мы его пристрастились лицезреть последнее время, все более и более чем хорошо — таким образом и тут говорить о совсем уж конструктивной перестройке заблаговременно.
Во-вторых, не надо забывать, что первая производительная посадка ньюскула состоялась в стране, которую мучили наказания после Крыма и снижение расценок на нефть. Индустрии, к слову, также никакой тогда не было — но несмотря на это был Яникс, который так веско разбирал о том, чего он не имеет, — что на это можно было закрыть глаза.
Однако так или иначе жизнь рурэпа все же поделится на до и после. Весточки нового времени появились, «12» Моргенштерна — идеальный тому пример: главный герой поколения одновременно и напоминает о том, что он к успеху пришел, и при этом говорит о смерти. Русский рэп даже в самом его мейнстримовом изводе будет более солидным и просящим к верности, пускай и не в вмиг.